СТОКГОЛЬМСКИЙ СИНДРОМ СТАЛИНИЗМА

Стокгольмский синдром (англ. Stockholm Syndrome) — термин популярной психологии, описывающий защитно-подсознательную травматическую связь, взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и/или применения (или угрозы применения) насилия. Под воздействием сильного шока заложники начинают сочувствовать своим захватчикам, оправдывать их действия, и в конечном счете отождествлять себя с ними, перенимая их идеи и считая свою жертву необходимой для достижения «общей» цели.

Alekmaka перепечатал из http://beloedelo.ru/actual/actual/?115

Елена Семенова

С давних времён повелось, что тайные и явные враги России видят угрозу себе ни в чём ином, как в русском национальном возрождении, в отрезвлении, восстановлении русского самосознания, в едином русском движении. Поэтому всеми силами стараются они расколоть и без того рыхлые ряды его, умножая сумятицу в идеологической сфере, дабы исказить и извратить здоровое национальное чувство, подменить здоровую, цельную идейную платформу болезненными «ориентациями», зиждущимися на гнилых фундаментах полубезумных теорий, и таким образом придать русскому движению маргинальный и неадекватный облик, парализовать его дееспособность. Самый бесовский персонаж Н. В. Гоголя, юрисконсульт, учил: «Спутать, спутать - и ничего больше, ввести в это дело посторонние, другие обстоятельства, которые запутали бы сюда и других, сделать сложным, и ничего больше. (…) Первое дело спутать. Так можно спутать, так всё перепутать, что никто ничего не поймет. (…) Я знаю все их обстоятельства: и кто на кого сердится, и кто на кого дуется, я кто кого хочет упечь. Там, пожалуй, пусть их выпутываются. Да покуда они выпутаются, другие успеют нажиться. Ведь только в мутной воде и ловятся раки. Все только ждут, чтобы запутать…» Путаница – излюбленное определение великого писателя к русской действительности. И умело запутывают нас год за годом, век за веком – так, что и концов уже не отыскать.

Из всех болезней русского самосознания самой затяжной и массовой является сталинизм. До того дошло, что людям, заразой этой не поражённым, уже порой кажется «неудобным» обозначить своё негативное отношение к «отцу всех народов», дабы не впасть в немилость у изрядной части патриотического лагеря. Люди именуют себя православными русскими патриотами и из множества великих русских деятелей поднимают на знамёна «чудесного грузина», палача русского народа: чем это объяснить? Любопытную и в высшей степени характерную картину даёт анализ большой части современной гражданской поэзии. Какой образный ряд выстраивается в ней, кочуя из стиха в стих, от автора к автору? Святая Русь – Россия – Православие – Поле Куликово – Император Николай Второй – Сталин. Можно встретить утверждение, что России без Сталина не может быть (любимейший мотив русофобов всех мастей – в этом случае эта клевета заявляется из патриотизма!), что Сталин вернул нам Родину и т.п.

Когда я вижу русского человека, славящего Джугашвили, я чувствую боль. Невозможно и неправильно просто чохом объявить всех таких прославителей "совками" и отмахнуться от них, как от чего-то чужеродного. Да, есть категория "прохажённых" (меткое выражение Елены Чудиновой) на всю голову, с которыми говорить не только не о чем, но для уважающего себя человека просто не должно, как с любыми сумасшедшими или подлецами-провокаторами. Но большинство - отнюдь не какие-то абстрактные "совки", а наши русские люди, часть нашего народа, от которых невозможно отвернуться, как невозможно отвернуться от больной части собственного тела. Эти люди - тоже жертвы того духовного и физического геноцида, который десятилетиями ведётся против нас. Среди них (не идеологов, ещё раз подчеркну) есть достаточно хороших, порядочных, достойных и грамотных людей, с которыми можно и нужно сотрудничать, чей опыт и знания нужны России. Также можно с уверенностью предположить, что, к примеру, родители наших солдат и офицеров, погибавших в Чечне, очень далеки были от "белизны". И по классификации "белой" многие вполне подпали бы под категорию "совков". Но их сыновья отдали жизни за Россию, став её героями. И, как писал белый поэт Иван Савин, слова есть слова, а жертва есть жертва, и человек, в конечном итоге, определяется поступком, а не словами, сколь бы правильны они ни были.

Во всевеликой путанице размагнителись компасы в русских душах, сбились ориентиры, утратилось понимание причинно-следственной связи, способность видеть целое. Это беда, это скорбь. Но не причина, чтобы по-фарисейски гордо и надменно окаменеть в сознании собственной белизны и праведности, впасть в "белый большевизм", что подчас встречается. Чтобы распутать воистину сатанинской силой запутанный клубок нужно не одно десятилетие. Поэтому я категорически против, чтобы непримиримую ненависть к идее переносить на людей, чьи души в той или иной мере оказались отравлены её ядовитыми спорами.

Многие чувствуют боль, стыд, горечь, когда хулиган, скажем, плюёт или мочится в Вечный огонь. Такова и моя боль. Потому что русский человек, прославляющий Джугашвили, плюёт и оскверняет многомиллионную братскую могилу своих дедов и прадедов. Русских крестьян, чьи дети поголовно вымерли от голода уже в первые месяцы ссылки. Русского духовенства. Русской интеллигенции.

Сонм голосов свидетельствуют о грандиозном преступлении. Тысячи лиц замученных, уничтоженных без следа, запытанных, издохших от такого чудовищного недуга, как пеллагра, смотрят с фотографий (от большинства и того не осталось). И перед ликом их заявляет русский человек: "Нам нужен Сталин!"

И не понимает, что для русского славить Джугашвили - то же, что для еврея Гитлера.

И не понимает, что христианину Богородица не велит славить Царя Ирода. И Юлиана Отступника также.

И не понимает, что оправдывать преступление - значит, становиться моральным соучастником его, вопия вслед безумной толпе: "Кровь Его на нас и на детях наших".

Что это, как не страшное и безумное кощунство?

Более полувека назад Анна Андреевна Ахматова написала стихотворение «Защитникам Сталина»:

Это те, что кричали: «Варраву

Отпусти нам для праздника», те,

Что велели Сократу отраву

Пить в тюремной глухой тесноте.

Им бы этот же вылить напиток

В их невинно клевещущий рот,

Этим милым любителям пыток,

Знатокам в производстве сирот.

С той поры защитников не поубавилось. Защитников искренних и благонамеренных. Защитников горячих. Ничто не вызывает такой непримиримой и нервной реакции у этой части общественности, как выпад в адрес «вождя». За неимением серьёзной аргументации любая дискуссия на эту тему быстро превращает в гвалт, в оскорбления, в кухонную разборку, в истерику. Фанатизм бьёт через край. Убеждённость – непробиваемая никаким фактом. Говорил некогда психолог тонкий Джугашвили Шолохову: «Народу нужно божка». Он и стал божком этим. Стал идолом. Кровавым идолом неоязыческого культа, которому слепо поклоняются уже десятилетия поколение за поколением. Именно этим обожествлением, идолопоклонством обусловлена та бурная реакция, которая возникает на неуважительное отношение к идолу. Это уже не просто расхождение во взглядах, а своеобразное оскорбление «религиозного чувства» верующих… в Сталина. А бороться с «религиозным чувством» крайне сложно. Тем не менее, стоит внимательнее остановиться на аргументах, которые приводят обычно защитники Сталина, и разобраться в их состоятельности.

1. «Сталин в кротчайшие сроки провёл индустриализацию, взял с сохой, а оставил с атомной бомбой». Что ж, индустриализация была проведена, это так. Научно-технический прогресс налицо. Правда, стоило бы заметить, что фундамент для многих достижений был заложен ещё при Царе и не получил развития лишь из-за разрухи, спровоцированной революцией. Что созидателями выступали учёные, начавшие путь свой ещё в России царской. Что если бы Россия продолжала своё естественное развитие, то достижения наши были бы куда значительнее (о том свидетельствуют прогнозы как российских, так и зарубежных экспертов). Хотя бы потому, что мы, не говоря о безымянных «простых людях», рассматриваемых в качестве щепок, не потеряли бы в эмиграции и лагерных братских могилах такие выдающиеся умы, как Сикорский, Зворыкин, Тимошенко, Вавилов, Флоренский, Поливанов, Пальчинский, тысячи инженеров, объявленных целым сословием, без исключения, подлыми и продажными элементами, вредителями, целые отрасли науки, разгром которых в дальнейшем стал одной из причин нашего колоссального технического отставания от западных стран.

Главной же оплатой за индустриализацию стало разрушение русской деревни. Русская деревня, оставаясь фундаментом старой России, с первых дней была бельмом на глазу коммунистической власти. Борьба с ней носила характер духовный. Разрушая всё до основания, нельзя было не разрушить самого основательного и многочисленного класса – крестьянства. «В этой сатанинской всепожирающей оргии, как хворост, сгорала и русская интеллигенция, и дворянство, и казачество, и деловые люди из банков и от станка и наконец огненная стихия добралась и до станового хребта государства, до его столбовой опоры — до мужика. С деревней возились дольше всего; да и то сказать — в обмолот пошло доселе неистребимое и самое многочисленное племя хлеборобов, пуповиной связанное с землей–матерью. Обрезали и эту связь...» - писал Б.А. Можаев. Идея сплошной коллективизации принадлежала Троцкому и его вернейшему подельнику Эпштейну-Яковлеву. Сталин, имевший целью «свалить» своего давнего конкурента, её не принял, заявив, что по пути продразвёрсток советская власть больше не пойдёт. После этого Троцкого сместили, а коллективизация была проведена в точности по его лекалам[1]. Шолохов, наблюдавший воочию процесс раскулачивания, с ужасом описывал происходящее в письме «вождю». В нём он отмечал, что кошмар коллективизации много превосходит даже виденные им страшные картины гражданской войны. По примерным подсчётам обошёлся нам этот погром русской деревни в 15 млн. душ. Не каких-нибудь, а самых крепких, сильных, здоровых мужиков, хозяев своей земли, на которых веками стояла деревня, а с нею и Россия. Если Столыпин сделал ставку на сильных и трезвых, и в к 1913-му году Россия достигла величайшего в своей истории подъёма и изобилия, то коммунисты поставили на слабых и пьяных, на лодыря, а не на работника, говоря языком ненавистного и Ленину, и Сталину Достоевского – «на сволочь». Лучшая часть народа была пущена «в распыл», а сволочь заняла её место, сволочь восторжествовала. И в этом торжестве – суть коллективизации, нанёсшей смертельный удар нашей деревне, от последствий которого не суждено было ей оправиться. И великого этого преступления индустриализации не перевесить.

2. «Сталин был русским патриотом!» Утверждающим это полезно было бы для начала ознакомиться с речами «вождя». Вот, например, фрагменты из речи на Х Съезде: «Суть этого неравенства национальностей состоит в том, что мы, в силу исторического развития, получили от прошлого наследство, по которому одна национальность, именно великоросская, оказалась более развитой в политическом и промышленном отношении, чем другие национальности. Отсюда фактическое неравенство, которое не может быть изжито в один год, но которое должно быть изжито путем оказания хозяйственной, политической и культурной помощи отсталым национальностям»; «Суть национального вопроса в РСФСР состоит в том, чтобы уничтожить ту отсталость (хозяйственную, политическую, культурную) национальностей, которую они унаследовали от прошлого, чтобы дать возможность отсталым народам догнать центральную Россию и в государственном, и в культурном, и в хозяйственном отношениях»; «Затем старое государство, помещики и капиталисты оставили в наследство такие загнанные народности, как киргизы, чеченцы, осетины, земли которых служили для колонизации со стороны казачьих и кулацких элементов России. Эти народности были обречены на неимоверные страдания и вымирание»…

Равно как Ленин и вся коммунистическая верхушка, главную опасность видел Джугашвили – в русском народе. И немало усилий приложено было им для превращения нас в «Иванов, родства не помнящих». Культивирование доносительства, отречения детей от родителей – какой колоссальный урон нанесло это психологии, нравственности русского народа, какой великий удар это был для национального характера нашего! Разобщение, скрытность, страх, укоренение подозрительности, недоверия даже к самым близким людям – вот, плоды этой политики. Эти пороки, приобретенные в ту пору, и по сей день не могут быть изжиты. Они въелись в души, впитались в нас. Чувство взаимного доверия вытравили в русских людях, а без доверия не может существовать ни одна организация, ни один народ. И очень хорошо понимал это Сталин, созидая предсказанный Достоевским рай рабов.

Гораздо красноречивей слов являются дела. Много страшных лет выпало на долю России в ХХ столетии, но один стоит среди них наособицу. И это не пресловутый 37-й, а – 1930-й. Год этот стал годом великого погрома всего подлинно русского: деревни, историко-культурного наследия, церкви…

1930-й начинается уничтожением Чудова и Симонова монастырей, массовыми репрессиями против ревнителей и хранителей старины, искусствоведов, краеведов и самой крупной выемкой музейных ценностей Оружейной палаты для продажи за рубеж за все постреволюционные годы. Идеологом кампании по разрушению старины и, в частности, уничтожению исторического облика Москвы выступал сталинский любимец Лазарь Каганович.

Патриотам полезно знать, что наше историческое наследие массово и тотально было уничтожено именно при Джугашвили. Это при нём свирепствовали газеты, требуя расправ с героями Бородина, Мининым и Пожарским и всей русской историей, очистить Москву и другие города «от векового мусора – идеологического и культурного». И расправлялись: не пожалели ни могилы Багратиона, ни памятника Нахимову, ни памятника Ивану Сусанину. В 1940-м году специальная комиссия Академии архитектуры СССР зафиксировала уничтожение 50 процентов «архитектурно-исторических памятников национальной архитектуры», существовавших в 1917-м – аналогов вандализма такого невиданного масштаба мир не знает.

Историю в школе перестали преподавать, заменив политграмотой в виде «Русской истории в самом сжатом очерке» товарища Покровского, извещавшего подрастающее поколение, что настоящая история нашей страны начинается с семнадцатого года и далее поливавшего грязью Суворова, войну 1812-го и всю русскую историю. Войну 1812 года Россия вела, согласно большевистской версии, не за свою свободу, а «вследствие торговых и политических интересов эксплуататорских классов», а Минин и Пожарский – «представители боярского торгового союза, заключённого на предмет удушения крестьянской войны». Микешинский памятник «Тысячелетие России» именовали художественно и политически оскорбительным.

В тюрьмах и лагерях оказались видные русские историки, искусствоведы, краеведы, реставраторы Н.П. Анциферов, А.В. Чаянов, А.И. Анисимов, А.И. Некрасов, Н.Н. Померанцев, П.Д. Барановский, Б.Н. Засыпкин и многие другие. Одновременно произошёл разгром краеведческих и общественных организаций, так или иначе связанных с историей и культурным наследием. Историков и педагогов, осмелившихся сказать доброе слово о национальных героях, просто репрессировали. Так, саратовского профессора Чернова выгнали из университета и арестовали за то лишь, что он на лекциях с симпатией говорил о Дмитрии Донском и победе на Куликовом поле.

Следующий удар 1930-го пришёлся по крестьянству. 30 января 1930-го года Политбюро ЦК ВКП(б) одобрило разработанный Эпштейном-Яковлевым и Ко проект «переустройства деревни». Согласно нему с 1930 года предназначались для выселения из мест прежнего проживания в отдаленные районы Севера и Сибири - 2,3 млн. чел. Разнарядка на «раскулачивание была вполне конкретная:

- доля РСФСР – 79%;

- доля Украины- 17%;

-доля Белоруссии – 4%.

«Раскулачивали» лишь Русский мир.

Итог раскулачивания подводит в своей книге http://www.golos-epohi.ru/index.php?ELEMENT_ID=10470... современный демограф В.А. Башлачёв: «К моменту окончания «раскулачивания» потери составили – 9 из 10 высланных «кулаков». Причем в их семьях осталось всего по 2 души. Почти все дети многочисленных семей «кулаков» и все престарелые крестьяне погибли».

Одновременно добивалась в 1930-м году не принявшая союза с Велиаром часть Русской Церкви – разворачивалось, набирая обороты дело «Всесоюзного контрреволюционного центра Истинно-Православная Церковь». По этому делу будут репрессированы многие тысячи исповедников, большая часть которых сподобится мученической смерти. Так, в самом начале 1931-го года будет расстрелян выдающийся русский духовный писатель Евгений Поселянин…

Не оставлялась «вниманием» и церковь легальная. Согласно плану «безбожной пятилетки», идеологом которой выступал Губельман-Ярославский, «религиозный дурман» должен был быть изжит совершенно. План это, правда, с треском провалился, что, в конечном итоге, вынудило власть прибегнуть к более изощрённым приёмам борьбы с церковью, заменив уничтожение физическое порабощением духовным.

Год же 30-й закончится всесоюзным погромом инженеров, в травле которых столь рьяное участие принял вездесущий товарищ Пешков. Процесс Промпартии стал эпилогом 30-го и прологом многих и многих подобных процессов, на которых обвиняемые будут славить своих палачей и каяться в самых немыслимых преступлениях, а толпа – требовать «раздавить гадину». «Пётр Верховенский», ставший во главе страны, не изменит своих методов – пролитой кровью, соучастием в преступлении он постарается спаять уже не ячейку, а миллионы людей, тем самым уничтожая в них человеческое, превращая их в винтики дьявольской машины.

«Русский патриотизм» «чудесного грузина» – чистая фикция. Говорящим о нём стоило бы ко всему вышесказанному полюбопытствовать, кто занимал руководящие посты в различных отраслях в ту пору? Кто были начальниками лагерей, наградами и званьями звенящими, лагерей, в которых «загибались» преимущественно русские люди? Списки не раз публиковались, повторяться не будем. Кто заправлял искусством? Кто занимал огромный процент высших должностей в Красной армии? «Именно в конце 30-х гг. роль евреев в различных сферах жизни советского общества достигла своего апогея за весь период существования советской власти», - утверждает еврейская энциклопедия. Надо полагать, что все они тоже были «русскими патриотами».

О русском народе вспомнил «вождь», когда загорелась земля под ним, когда надвинулась фашистская армада. А ну как пустил бы её замордованный за 20 лет коммунистической власти народ? Ну как воспользовался бы случаем поквитаться, как предлагалось некоторыми? Вот не поздоровилось бы тогда «кремлёвскому горцу» с его подручными! Тут-то и вспомнили – о русском народе, о русском патриотизме, о победах русского оружия… И проклятые Пожарские, Суворовы, Кутузовы, Нахимовы были немедленно возвращены из небытия. И вынес русский народ страшную эту войну на своих плечах. Вздохнул с облегчением тиран, тост поднял – «За русский народ!» - то-то счастье нам по сию пору!

3. «Сталин выиграл войну». Едва ли ни самое уничижительное утверждение для народа, единственно великому подвигу и бесчисленным жертвам которого обязан весь мир этой Победой. «Сталин выиграл войну» - утверждают так, будто за многовековую историю нашу никаким иноземным захватчикам не давали мы отпора. Будто не было ни великих побед Суворова, ни 1812-го года (почему бы не сказать, что Александр Первый ту войну выиграл?). Говорят, позабыв о тех многочисленных стратегических ошибках, кои солдаты потом оплачивали своей кровью (а её-то не берегли вовсе в отличие от суворовских времён), о том, что мощь Германии накачивалась с немалым участием СССР, о том, наконец, как «отблагодарили» победителей по окончании войны.

Среди множества документов и воспоминаний есть несколько, от которых веет особым ужасом. Это с одной стороны меню партийного начальства блокадного Ленинграда, а с другой свидетельства о судьбах подростков, бежавших от голода по дороге жизни и за это ввергнутых в лагеря. Приведу лишь два фрагмента:

«С питанием теперь особой нужды не чувствую. Утром завтрак - макароны или лапша, или каша с маслом и два стакана сладкого чая. Днем обед - первое щи или суп, второе мясное каждый день. Вчера, например, я скушал на первое зеленые щи со сметаной, второе - котлету с вермишелью, а сегодня на первое суп с вермишелью, второе - свинина с тушеной капустой». (9 декабря 1941 года, дневник сотрудника Смольного, инструктора отдела кадров горкома ВКП(б) Николая Рибковского)

«Вот уже три дня я в стационаре горкома партии. Это семидневный дом отдыха в Мельничном ручье. С мороза, несколько усталый, вваливаешься в дом, с теплыми уютными комнатами, блаженно вытягиваешь ноги... Каждый день мясное - баранина, ветчина, кура, гусь, индюшка, колбаса; рыбное - лещ, салака, корюшка, и жареная, и отварная, и заливная. Икра, балык, сыр, пирожки, какао, кофе, чай, 300 грамм белого и столько же черного хлеба на день... и ко всему этому по 50 грамм виноградного вина, хорошего портвейна к обеду и ужину... Я и еще двое товарищей получаем дополнительный завтрак: пару бутербродов или булочку и стакан сладкого чая... Война почти не чувствуется. О ней напоминает лишь громыхание орудий...» (5 марта 1942 года, дневник сотрудника Смольного, инструктора отдела кадров горкома ВКП(б) Николая Рибковского)

«…Все закоулки зоны были изгажены кровавой слизью, ибо слабые, до предела истощенные люди не могли добраться до отхожего места. А тут еще прибыл но­вый этап, дети из Ленинграда - за самовольное бегство по «дороге жизни». Разве не горькая ирония судьбы: бежать из города, где смерть как нигде заглядывала всем в глаза, чтобы в конце пути попасть в объятия все той же Курносой?

До сегодняшнего дня никак не пойму этого Указа о самовольном уходе с работы, особенно применительно к подросткам, которые и так уже два года пи­тались явно недостаточно - не только для того, чтобы расти и развиваться, а чтобы хоть жизнь сохранить. Действительно, так ли нужна была там их работа? Позднее я часто задавала ленинградцам, пережившим все ужасы блокады, этот вопрос.

Саму блокаду каждый воспринимал по-своему. Для одних это была эпопея, для других «просто кошмар». Но те и другие сходились в одном: никакой полезной работы никто из них не выполнял. Работа, вернее ее фикция, была нужна в такой же степени, как приговоренному к смерти нужно в ожидании приведения при­говора в исполнение вставать, одеваться, умываться, причесываться и даже, идя на казнь, переступать через лужи. Так стоило ради какой-то фикции губить всю эту молодежь?

Может быть, существовала другая причина этой жестокости: слишком деморализующее впечатление могли бы произвести рассказы этих потерпевших кораблекрушение на слушателей, которые не в Ленин­граде, а в совсем иных местах огромной страны видели, что не все неполадки вызваны обязательно только фашистами, ведь халатность и неспособность предви­деть нельзя переложить на плечи немцев (до поры до времени, после это было сделано). Например, в первые же дни войны в Ленинграде сгорели продовольственные склады. Почему не были приняты меры для их охраны, защиты?...

…Уж я насмотрелась на истощение самых разнообразных степеней, но такого образчика живого скелета я еще не встречала! На этой «мертвой голове» светились синие-синие, кобальтового оттенка, большие глаза. При крайнем истощении глаза обычно западают, становятся тусклыми, а у Ванды... Глядя в эти глаза, можно было почти не замечать бритого наголо черепа, сухой кожи, прилипшей к костям, черных потрескавшихся губ, которые не могли закрыть двойной ряд красивых, хоть и покрытых засох­шей слизью, зубов.

Она металась на кровати, ежеминутно вставая, вернее, подымаясь на руках, и тогда становилось еще страшней - на ней не было рубашки, ее пришлось бы слишком часто менять. Лежала она на клеенке, по которой почти непрерывно скатывались капли крови.

Я понимала ее, несчастную девочку, едва вышедшую из детского возраста. В каких-нибудь двух-трех сотнях шагов отсюда, за воротами стояла ее мать, с которой она два года не виделась и в надежде повстречать ее рискнула преодолеть все опасности «дороги жизни», которая и привела ее сюда. Дело в том, что тех подростков-указников (судимых по одному из указов ЦИК и СНК СССР начала сороковых годов за самовольный уход с работы или из училищ и школ ФЗО), здоровье которых было безвозвратно погублено туберкулезом и пеллагрой, актировали, то есть списывали за непригодностью к работе, и родители или близкие могли их взять к себе. Но давалось строгое распоряжение не актировать тех, кто нетранспортабелен и должен в скором времени умереть. Не отпускали умирать домой и тех, чей вид мог послужить наглядным свидетельством того, к чему приводит исправительный трудовой...

- Мама еще в самом начале уехала сопровождать детей, которых эвакуировали на Урал, и уже не могла вернуться. Я осталась с папой, но папа еще в первую зиму умер, а я стала работать: шила мешки, набивала их землей. Я и в Ленинграде уже очень плохо выглядела, но ведь мама помнит меня такой, какой я была до войны. Вы знаете, - тут она смутилась немного, - ведь я была красивая. Нет, правда, очень красивая! Кудрявая, румяная... А теперь я лысая, худая... страшная.

Она протягивала мне руку, и я поглаживала эту холодную, затянутую сухой кожей руку - руку скелета. Смерть ее не была мучительной. Просто вместе с кровью окончилась и жизнь. Почувствовала ли мать, когда мимо нее в телеге под брезентом везли ее дочь в общую могилу?» (Е.А. Керсновская. Сколько стоит человек?»)

Сталин не выигрывал войны, но присвоил себе русскую Победу, по сути, украл её. Культ Победы возник у нас лишь после смерти «вождя», а при нём даты этой не отмечали, и старались придать забвению кровавые страницы войны. Стоит ли напоминать, как цинично обошлась «родина» с калеками, от которых в 24 часа очистили крупные города? Людей, лишившихся на этой войне всего, безруких, безногих, слепых, их погрузили в телячьи вагоны и повезли в предпоследние пристанища – кого на Валаам, кого в иные спецучреждения. Многие умерли ещё в дороге, остальные мучились долгие годы, забытые и преданные.

Побывавших в плену приравняли к изменникам и из лагерей немецких отправили в свои. Поднял «отец» тост «за русский народ» и вновь вверг народ этот в лагерную тьму. И ужесточил УК – уже не по 10 лет давать стали, а всё чаще – по 25. Тут, быть может, знание истории сыграло свою роль. Взяли некогда русские Париж, насмотрелись офицеры на тамошнее житьё-бытьё, а потом на Сенатскую площадь вышли. Панически боялся «вождь», что и против него поднимется ощутивший силу свою, раскрепостившийся, вздохнувший полной грудью и вновь почувствовавший себя нацией за 4 года войны, и принимал превентивные меры. К слову, примечательно, что наши «мастера искусств», падкие на безосновательные параллели, любили сравнивать «николаевскую Россию» с Россией советской, с Россией сталинской. И Николая Первого показывали нам, как страшного тирана. «Страшный тиран» казнил пятерых восставших, имевших целью физически устранить всю царскую семью, остальных отправил на каторгу, при этом все родные их («члены семьи врагов народа») не только не были подвергнуты репрессиям, но даже не утратили своих постов, их дети были определены в лучшие учебные заведения, их семьям был назначен пенсион «по утрате кормильца», говоря языком современным. Так и видится подобная гуманность в коммунистической России! Да и в либеральной – тоже.

4. «Сталин был верующим и открыл церкви». Надо ли напоминать, какое количество священнослужителей было истреблено в 30-е годы? Десятки тысяч их томились в тюрьмах и лагерях. Не говоря о «контрреволюционном» катакомбном, непоминающем власти и назначенного Сталиным патриарха духовенстве, шло «энергичное и массовидное» истребление и легальных священнослужителей. Так, смертельно больного Серафима Чичагова увезли из дома на «скорой» и расстреляли на Бутовском полигоне. Всего же свою смерть нашли здесь порядка 1000 священнослужителей и верующих мирян. А сколько ещё таких полигонов! Синодик убиенных громаден, многие из страстотерпцев прославлены сегодня в лике святых. И вот убийцу святых, явленных и неявленных, предлагают нам воспевать «православные сталинисты». Почему бы не воспеть в таком разе Ирода и Нерона?

Случается слышать «довод», что священников, де, расстреливали за подстрекательство рабочих к бунту. Аргумент этот не имеет под собой оснований, что элементарно доказывается чтением соответствующих документов. Вот, к примеру, описание начала террора против духовенства в северной столице: «Воистину Гефсиманской стала для монашествующих ночь на 18 февраля 1932 г. В народе её так и назвали – святой ночью. В те страшные часы гонители арестовали более 500 иноков. Со словами: «Да будет воля Твоя!» - вступали на путь страданий бесчисленные сонмы верующих. К ноябрю 1933 г. число действующих храмов в Петербурге сократилось с 495 до 61. Монастыри и подворья были полностью разгромлены и разграблены. Даже колокольный звон к тому времени был запрещён». Надо полагать, что все эти смиренные иноки только тем и занимались, что ходили по заводам и «подстрекали». Пройдясь катком по русской Церкви, Джугашвили вспомнил о ней, как и о русском народе, лишь с началом войны. Тогда и прозвучало памятное – «братья и сёстры». Да и как было не вспомнить, если гитлеровцы, занимая русские земли, начали массово открывать церкви, думая тем привлечь на свою сторону население? Нужно было лишить врага этого козыря.

Многие считают тогдашнее «разрешение» церкви изменением курса и даже возрождением русской духовности. На деле же то была, пожалуй, самая страшная, циничная подмена из всех, ибо Ложь, чьим отцом является дьявол, обуяла Христову Невесту – Церковь. Начатая в 1927-м, роковая подмена, плоды которой мы пожинаем по сей день, окончательно оформилась, укоренилась с момента создания института Московской Патриархии.

На молебне в честь 70-летия «вождя» в 1949-м году патриарх Алексий говорил в своей речи: «Он — признанный всем миром Вождь не только народов Советского Государства, но и всех трудящихся; он — первый в ряду поборников и защитников мира среди народов, мира во всем мире. Мне нет нужды, ибо это всем нам хорошо известно, излагать здесь его великие заслуги перед Родиной нашей в деле укрепления ее мощи, в деле её необыкновенного преуспеяния во всех отношениях, во всех отраслях труда; нет надобности напоминать вам и о том, что, благодаря его гениальному руководству, наша славная армия в годину тягчайших испытаний, постигших наше Отечество, когда на него напал сильный и злобный враг, — одержала победу над этим врагом, и Родина наша вышла из горнила испытаний еще более сильной, славной и мощной. Всякий, кто лично знаком с нашим Вождем, поражается обаянием его личности; он покоряет собеседника своим внимательным отношением ко всякому делу; ласковостью; своей необыкновенной осведомленностью во всяком деле; силой и мудростью слова; быстрым и благоприятным решением каждого представляемого ему дела и вопроса. Мы, церковные люди, должны благодарить его особенно за его участливое отношение к нашим церковным нуждам; всякий церковный вопрос, соприкасающийся с гражданскими сферами, он разрешает в благоприятном для Церкви смысле. Святая Церковь наша имеет в нем верного защитника. Мы собрались сегодня в великом множестве в храмах наших, чтобы, как это свойственно нам, верующим и церковным людям, молитвою принять участие, в праздновании этого знаменательного для него и для всех нас дня и испросить у Господа ему и в дальнейшем благословение на его великий подвиг служения родному Отечеству и народу и успех во всех его благих начинаниях. Да даст ему Господь много лет в здравии и. благоденствии стоять у кормила, правления родной Страной, и да процветает Страна наша под его мудрым водительством многая и многая лета на радость и счастье ее народов. Аминь».

Христос учил отдавать кесарю кесареву, но не учил петь хвалу Ироду, не учил умножать ложь. Иерархи же РПЦ воспевали Сталина, подобно идолу, становясь источниками соблазна для паствы, внося в души пагубную раздвоенность, двойничество, лукавство, которое немало способствовало разложению заживо подменившего историческую Россию СССР и в котором пребываем мы и доныне.

5. «При Сталине был порядок. Уголовники сидели». Согласно официальной большевистской теории, уголовники признавались «социально-близкими», то есть способными к исправлению, а потому имеющими право на снисхождение. Исходя из этого «блатари» в лагерях всегда пользовались привилегированным положением, имели преференции от лагерного начальства и полную свободу в измывательстве над 58-й, которая никаких прав не имела. Об этом говорят буквально все без исключения мемуаристы. Такое отношение к уголовникам закономерно. На них, «на шваль» (по ленинскому выражению), делали ставку во время революции, когда вчерашние каторжане мгновенно возносились на должности, становились начальством. Из них были и большевистские вожди («страшная галерея каторжан» - Бунин), и сам Коба в молодости занимался грабежами, именуемыми «экспроприацией». Социальная близость налицо!

Уголовники сделались властью и стали составлять законы под себя. Сама идеология строилось на том, что уголовник лишь жертва среды, и не он виноват в том, что встал на преступный путь, но довёдшие его до этого классы-эксплуататоры. Эти идеи озвучивались видными большевистскими юристами.

Естественно, нашёл себе отражение такой подход и в законодательстве. Если политические получали сроки по 10-25 лет, если за кражу у государства (приравниваемую к политике) давалось в среднем по 15 лет, то за кражу у частного лица (в том числе, грабёж квартир) преступник мог отделаться всего лишь годом заключения.

Вышеуказанное положение приводило к подлинной эпидемии краж и грабежей, о чём свидетельствуют многочисленные воспоминания. Вот, в частности любопытный эпизод из воспоминаний княгини Н.В. Урусовой, относящийся к последним предвоенным годам: «По улицам ходить страшно. Такое воровство, такие разбои, о которых и не слыхано, думаю, ни в одной стране. Подрежут сумку бритвой или карман и всё вытащат так ловко, что и не почувствуешь. Если вы видите, что у кого-нибудь крадут, сказать не можете. Вас в лучшем случае если не убьют через день-два сообщники воровских шаек, то изуродуют. Я знаю факт, когда неосторожная девушка крикнула: «Гражданин, у вас из кармана тянут». Не прошла она нескольких шагов, как мальчишка лет 16-ти бритвой срезал ей нос и скрылся. Бывало, если боишься чего-нибудь и увидишь царского солдата, то чувствуешь опору и защиту, но в советах, если вы одна на улице и идёт красноармеец, то быстро, кто верит, творит молитву, а неверующий от страху замечется, чтоб скрыться. Пусть опровергает, кто хочет, а это истинная правда».

Небезынтересна и история амнистий того периода. Касались они только и исключительно уголовников, которые благополучно выходили на свободу, возвращались к своему «ремеслу», а места их в лагерях занимала 58-я, на которую амнистии не распространялись. Хороший порядок, ничего не скажешь.

6. Главная заслуга Сталина в глазах его апологетов состоит в том, что он разделался со «старой гвардией». Гад пожрал гада – значит, уже перестал гадом быть? Один клан преступной группировки разделался с другим – значит, перестал быть преступным? Логика странная, но требует разбора. К сожалению, так уж вышло, что слова «репрессии», «ГУЛАГ», «лагеря» ассоциируются у подавляющей массы населения с 37-м и 38-м годами и лишь с одной, наименьшей частью жертв, не с трагедией русского народа, но с бедами (преувеличенными) народов иных. Как произошло это? Ещё одна роковая подмена началась при разоблачении культа личности. Тогда, в первую очередь, бросились реабилитировать старых партийцев, «невинно пострадавших» старых большевиков, среди которых было немалое число тех, кто приложил руку к расправам над русскими людьми ещё при Ленине. Оправдывали одних палачей, пострадавших от рук других палачей. Верные партийцы, не загибавшиеся на общих, пользовавшиеся сочувствием лагерного начальства, устраивавшего их на тёплые места, а потому в отличие от бесчисленного множества крестьян, священников и других зэков благополучно уцелевшие, бросились писать мемуары, насквозь пронизанные ложью. Сталин стал единственным козлом отпущения, тогда как Ленин, его приспешники, партия, даже сотрудники НКВД и лагерные начальники оказывались вне критики, оставаясь «умом, честью и совестью».

В конце 80-х история повторилась. Реабилитировать ринулись опять же палачей: Зиновьева, Каменева, Бухарина и т.п. Так выработался стереотип, будто бы в 30-х уничтожали (и поделом бы - за все художества) только их, а все прочие жертвы оказались благополучно забыты, словно их и не было. Процесс же реабилитации прочно увязался с именами людей, разрушавших государство, людей, ненавидящих не столько советскую власть, но саму Россию, не советское, а русское, не партию, но сам русский народ. О репрессиях больше всех кричали те, чьи предки весьма отличились по части истребления народа в «славные» ленинские времена. Те, которые разграбляли страну в 90-е. Те, что открыто радовались каждой русской беде с экранов. Те, что продолжали всемерно дело Ленина и Ко. Их вещания о «незаконно репрессированных» приводили к обратному эффекту: «то, что говорят они, не может быть правдой, по определению, стало быть, и все репрессии – это ложь, и побили тогда только таких гадов, как они, и прав был товарищ Сталин» – такой вывод делали для себя многие обыватели. Именно с таких позиций начинает расцениваться всякое упоминание об этой теме, всякая книга о ней, всякий, берущийся писать или говорить о ней. Происходит инстинктивное отторжение. Таким образом, рассуждения о репрессиях из уст продолжателей дела палачей России служили и служат дискредитации их жертв, мешают подлинному пониманию истории и отдаляют постижение трагедии России 20-го века.

К слову, эту тенденцию ещё на заре её отметил А.И. Солженицын на страницах «Архипелага»: «Этих людей не брали до 1937 года. И после 1938-го их очень мало брали. Поэтому их называют «набор 37-го года», и так можно было бы, но чтоб это не затемняло общую картину, что даже в месяцы пик сажали не их одних, а всё те же тянулись и мужички, и рабочие, и молодежь, инженеры и техники, агрономы и экономисты, и просто верующие. «Набор 37-го года», очень говорливый, имеющий доступ к печати и радио, создал «легенду 37-го года», легенду из двух пунктов:

1) если когда при советской власти сажали, то только в 37-м, и только о 37-м надо говорить и возмущаться;

2) сажали в 37-м - только их».

И легко восприняло общество эту легенду…

Амос Оз говорил: «Быть евреем означает чувствовать: где бы ни преследовали и мучили еврея, — это преследуют и мучают тебя». И ничего нет ценнее для них, чем жизнь их соплеменника. Поэтому Сталину они не могут простить несколько сотен попавших под общий каток сродников. Но почему русские люди не только готовы простить Джугашвили миллионы своих уничтоженных и умученных братьев, но ещё и прославлять его как величайшего из великих, называя своих убиенных родных «щепками»?

Всякий славящий отчего-то не способен представить себя без вины раскулаченным, смотрящим, как один за другим умирают его дети, умирающим от кровавого поноса в каком-нибудь лагере для доходяг... Нет! Наши сталинисты отчего-то свято уверены, что их бы такая участь не постигла! Они же патриоты! Они же не вредители! Не шпионы! Не СВЭ... И даже не ЧС. А если всё-таки напрячь фантазию? Ведь не пожелали бы же ни себе, ни родным своим такой участи. Так как же смеют в чужих шкур распорядители лезть? С какой совестью?

Такое мышление считается у наших «защитников» государственным. Но любопытно знать, сколь многие из них желали жить в 30-е годы в государстве СССР?

Лишь тот правитель достоин славы, который создал государство, в котором хотелось бы жить. Государство - для народа. Ибо благосостояние государства определяется приумножением его народа и уровнем жизни каждого отдельно взятого гражданина. Государство, пожирающее свой народ, это Медея, это монстр. Власть, проводящая политику геноцида своего народа - преступная власть. И тут не может быть дискуссий.

7. И последние «аргументы» который приводят сталинисты: «если бы Троцкие остались, было бы хуже», «а сейчас разве хорошо?» Это – аргументы бессилия. Не безумно ли, сравнивая два Зла, одно из них, на основании того, что оно кажется меньшим, возводить в статус Добра и прославлять?..

Часто можно встретить возражение: нельзя судить свою историю, необходимо рассматривать её как единое целое. Трудно согласиться с таким доводом. Представим себе человеческое тело, в котором выросла некая недоброкачественная опухоль, отравляющая весь организм. Нужно ли эту опухоль считать законной частью данного тела, или же её всё же следует удалить, покуда она не убила весь организм? Большевизм и есть такая опухоль. И для того, чтобы преступить к лечению и восстановлению больного тела, её необходимо удалить.

Россия нуждается в осуждении большевизма, в отречении от него. Вместо этого у нас не только сохраняются, но и восстанавливаются памятники палачам, идёт их реабилитация. Вместо этого мы фактически объявляем себя их правопреемниками, на каждый выпад против них со стороны соседей реагируя, как на антироссийскую акцию. Когда наши соседи называют большевистскую власть преступной, то единственным мудрым ответом с нашей стороны был бы такой: да, эта власть преступна, и мы, Россия, русский народ, первые жертвы её преступлений. И не может жертва нести ответственности за своих палачей.

Я не понимаю тех наших патриотов, которые считают, что осуждение преступлений большевистского режима - это оскорбление нашей истории, Родины и т.д. Разве ассоциируют они себя с гаремом гражданина Сердюкова, с гражданином Чубайсом, с иными не менее «достойными» гражданами? Наверное, нет. И, наверное, не станут обличение нынешних воров и именование оных ворами считать "оскорблением Родины". Тогда отчего же обличение группы негодяев, изгалявшихся над лучшими русскими людьми, над нашей историей и культурой, над верой нашей, почитается именно таковым? Или всё-таки ассоциируют себя «защитники» с последними и, стало быть, принимают на свои головы кровь ими уничтоженных?

Раз и навсегда должно быть признано на государственном уровне, что большевики - это банда, узурпировавшая власть и проводившая геноцид русского народа. Есть конкретные факты преступлений. У преступлений есть исполнители, заказчики и идеологи. Преступление должно называться преступлением, преступники преступниками, а жертвы жертвами. Третьего не дано. Конечно, любители искать в каждом преступлении вину жертвы, могут сказать, что русский народ сам виноват. Как виновата любая жертва, по наивности пошедшая в лес с маньяком и не сумевшая дать ему отпор. Только даже в такой лукавой транскрипции преступление не перестаёт быть преступлением, а преступник преступником.

Указанное признание автоматически снимает вопрос о том, что якобы русский народ виновен в геноциде и депортациях других народов. Нет, в них повинны конкретные лица, первой жертвой которых стал сам русский народ. Мы должны стряхнуть со своей тысячелетней истории позорное пятно большевистского ига. Не достижения наших русских людей в этот период (были они, и слава вечная героям и талантам нашим!), а ложь и преступления. И только человек с крайне смещёнными представлениями может видеть в этом "русофобию". Русофобия - это плевки на могилы миллионов русских людей, истреблённых антирусской, антихристианской властью, и прославление их убийц. Любовь же к своему Отечеству и народу требует вечно помнить уничтоженных русских гениев и духоносцев, воинов и тружеников, древних старцев и младенцев, обладателей славных имён и имяреков, коих Господь веси, чтить невинно убиенных и обличать их палачей.

Сталинизм - тяжёлая болезнь, подобная стокгольмскому синдрому, когда заложникам кажется, что у них общие интересы с захватившим их террористом. Этот синдром становится шлагбаумом на пути русского духовного возрождения. Нам говорят, что не нужно говорить о нём, чтобы не усугублять раскол. Но болезнь не исчезнет, если о ней молчать. Болезнь требует лечения. Для здорового развития национального самосознания, национального движения и государства нужна здоровая идеологическая платформа.

При этом необходимо оговориться, что для вынесения приговора большевизму в России должна быть иная власть. Законная и обладающая морально-нравственным авторитетом. Пока десталинизацией занимаются русофобы и враги исторической России, нелигитимная, изолгавшаяся, изворовавшаяся власть, эффект будет в точности обратный. Власть нынешняя, прямая продолжательница большевистской, сама создаёт питательнейшую среду для развития сталинизма, являющегося, по сути, ещё и социальной болезнью.

Пока в России будет царить разруха, пока "истории" нас будут учить мединские-сванидзе-млечины, пока верхи будут бесноваться от наворованных денег, и не один вор при этом не сядет на нары, Джугашвили будет привлекать новых и новых поклонников из числа разочарованных, обиженных людей. Потому что при нём было хоть какое-то «равенство»: под нарами мог оказаться любой - от последнего колхозника до всесильного наркома...

Автор — редактор литературно-общественного журнала «Голос Эпохи»